Архивные данные

Особенные бои, происходившие в военное время между рыцарями воюющих сторон, хотя и одного свойства с дуэлями, но цель их гораздо благороднее и потому религия их почти не преследовала. В древности, когда о дуэлях еще и помину не было, частные бои были в обычаях; в Илиаде и Энеиде много примеров; замечательнейшие бои Ахилла и Гектора и бой Энея и Турна; римская история представляет, между прочими, битву Горациев м Куриациев и битву молодого Манлия, и т. д.
Не трудно понять, почему в рыцарские времена, когда сами сражения бывали ни что иное, как битвы грудь с грудью, вызовы на поединки враждующих воинов составляли не редкость. Часто великодушный и мужественный рыцарь, желавший померяться силами с рыцарем врагов, слава которого равнялась его славе или даже превышала ее, тщетно искал его в схватке; тогда он пользовался перемирием и предлагал ему особенный, частный бой. Подобный вызов никогда не оставался без ответа. Иногда вызов от двух, трех и даже большего числа рыцарей относился такому же числу враждебных рыцарей. Такие бои происходили не иначе, как с разрешения вождей. Кроме общих постановлений, всегда строго соблюдавшихся в подобных случаях, сражающиеся устанавливали еще особые условия или частные законы, которым подчинялись безоговорочно. Для этого рода боев не делали таких приготовлений, как для военных игр или турниров, а церемоний конечно было менее, чем а судебных поединках.
Однако всегда старались придать им всевозможное великолепие и блеск.
История Франции, преимущественно в период рыцарства, так полна подобных деяний, что затрудняешься сделать выбор из этой массы блестящих подвигов отваги и удали, особенно, когда надо представить только несколько примеров для объяснения того, что происходило на частных боях. Надеемся, что читатель останется доволен, если мы предпочтем некоторые подвиги двух храбрейших и знаменитейших рыцарей, Дюгескленя и Баярда. Первый поддержал своим могучим мечом колебавшийся под ударами Эдуарда III и Черного Принца трон Франции, другой - олицетворенное предание старого рыцарства; он последний и благороднейший его представитель в такую эпоху, когда оно становилось уже воспоминанием. Глава эта закончится битвой тридцати, одним из достопамятнейших и блистательнейших военных эпизодов XIV столетия.
В 1356 году герцог ланкастерский осаждал город Ренн. Дюгесклень, уже прославившийся в отдаленных странах, попал на место военных действий благодаря одной из.тех схваток, в которых он отличался. Спустя некоторое время герцог ланкастерский, славнейший полководец своего времени, изъявил желание повидаться с молодым рыцарем и послал к нему герольда. Дюгесклень принял приглашение. Во время продолжительной беседы, в которой Ланкастер хлопотал о том, чтобы привлечь на свою сторону Дюгескленя, является в зал английский рыцарь Бембро. Бембро пользовался уважением в войске; он был родственник правителя города Фужере (Fougerai), убитого Дюгескленем некоторое время назад. Англичанин, не смотря на присутствие военачальника, обращается прямо к Дюгескленю: - Вы взяли Фужере,- говорит он ему,- вы убили Бембро, моего родственника, бывшего начальником города; я хочу отомстить за его смерть и требую трех ударов меча с вами.
- Шесть, и даже более, если вам угодно,- с живостью отвечал Дюгесклень, пожимая руку англичанину.
Бембро столько же славился силой и мужеством среди англичан, сколько Дюгесклень между бретонцами. Оба рыцаря назначили для поединка следующий день, и Бертран обещал с утра явиться в лагерь англичан, где должен был происходить поединок.
Герцог ланкастерский хотел было воспротивиться, но так как Бембро был знатного рода, да к тому же сердиться было не за что, если бы английский рыцарь победил Дюгескленя, то он согласился приготовить все для поединка. Наконец, он отпустил гостя и с большим почетом проводил его до городской черты.
Возвратясь в город, Бертран тотчас же доложил начальнику, рыцарю Пеноэ (Penhoet), обо всем, происшедшем при свидании с ланкастерским герцогом, а также и о поединке, предложенном ему на завтра. Пеноэ укорял его за то, что он принял вызов и дал ему почувствовать, как он был неблагоразумен, что вовлек себя в такое дело, что он будет среди неприятельского лагеря один или с весьма малым числом своих, что противнику его могут подать помощь и облегчить победу.
Подобные соображения не могли остановить Дюгескленя: на другой день утром он по обещанию явился в английский лагерь. Ему салютовали всеми трубами, какие были в лагере; городские им отвечали. Этот военный шум привлек на валы и на поле сражения бесчисленное множество граждан и солдат, желавших быть свидетелями борьбы двух храбрейших рыцарей враждебных сторон.
Бембро был высокий, стройный, плотный и, казалось, был искусен во всех воинских упражнениях. Он ожидал своего соперника верхом на ратном коне, покрытом блестящим вооружением: англичане любовались его станом, его гордым и величественным видом, в чем он далеко превосходил Дюгескленя. Герцог ланкастерский и судьи поля стояли на одном конце ристалища. Скоро явился Дюгесклень, одетый на этот раз великолепнее, чем когда-либо; он встал против соперника. С первым сигналом оба бойца воспламеняются и с равной свирепостью летят друг на друга. Дюгесклень легко ранит Бембро, но и сам он оглушен ударом в щит. Они снова бросаются друг на друга, и опять, с равным успехом; в третий раз - тот же результат, и бой должен кончиться. Но Дюгесклень, думая, что не одержать победы - значит признать себя побежденным, предлагает противнику четвертый удар. Бембро соглашается. Оба бойца бросаются друг на друга с удвоенной яростью и Дюгесклень скидывает, наконец, несчастного англичанина с коня, и тот тотчас же умирает. Все войско содрогается от поражения столь храброго рыцаря. Дюгесклень также жалеет о нем, но заметив, что английские воины яростно смотрят на него, он отдает коня Бембро герольду поля и спешит в город, где его встречают восторженные клики народа.
Три года спустя Дюгесклень имел еще один случай ознаменовать свое мужество и ловкость в частном бою с английским же рыцарем; хотя исход был не столь кровопролитный, как в первый раз, но для бретонского рыцаря был столько же славен.
В 1359 году герцог ланкастерский осаждал Динан (Dinan), а Дюгесклень его защищал. Во время перемирия, Фома кентерберийский, рыцарь, более знаменитый своей знатностью и мужеством, чем доблестью, завидуя славе Дюгескленя, остановил его младшего брата, прогуливавшегося без провожатого и кроме меча не имевшего при себе другого оружия, и взял его в плен.
- Он хотел вас оскорбить,- сказали герою,- чтобы иметь повод сразиться с вами.
- Он его имеет,- отвечал Дюгесклень сурово,-но я заставлю его жалеть, что он искал его.
В ту же минуту он садится на коня, выезжает за город и является в ставку герцога ланкастерского. Там он встречает молодого Монфора (Monfort), который, поддерживаемый англичанами, оспаривал герцогство Бретанское у Карла Блуа, считавшего на своей стороне Дюгескленя и французов. Монфор не любил Дюгескленя, но он уважал его, и хотя был его врагом, однако не мог удержаться от осуждения поведения Фомы кентерберийского, сражавшегося за него.
Дюгесклень требовал справедливости и выдачи брата. Герцог ланкастерский послал за Фомой кентерберийским, чтобы потребовать отчет о его поведении. Этот рыцарь явился через минуту и вошел в ставку высокомерно и дерзко. Герцог, оскорбленный его грубостью, сказал ему, что он провинился в проступке, недостойном рыцаря, потому что захватил в плен брата Дюгескленя во время перемирия. Затем он приказал ему тотчас же выдать пленника Бертрану. Гордый англичанин отвечал, что он вправе был полонить брата Дюгескленя и что право свое он докажет тогда, когда ему вздумается. В ту же минуту он бросил перчатку. Дюгесклень тотчас же поднял ее и, сильно пожимая ему руку, сказал:
- Вы хотите поединка, я также хочу его и докажу, что вы наглый и вероломный рыцарь.
Поединок в присутствии герцога ланкастерского происходил в Динане.
Дюгесклень, в полном вооружении, долго дожидался соперника, пока тот, наконец, показался. Но это был уже не тот высокомерный и дерзкий рыцарь, который при герцоге ланкастерском усилил гнев Бертрана: он, казалось, был равнодушен и готов примириться. Но Дюгесклень не хотел и слышать об этом и сказал, чтобы противник готовился к бою. Оба соперника тотчас же нападают друг на друга, но с первыми ударами меч англичанина отлетает в сторону, Бертран живо соскакивает с коня, поднимает меч и выбрасывает его за барьер. Кентербери, видя его спешившимся, хочет воспользоваться своим положением, чтобы повалить на соперника его коня. Но Дюгесклень замечает это, валит коня противника на землю и таким образом принуждает врага тоже спешиться; после этого он бросает свой меч, чтобы биться одинаковым оружием. Начинается рукопашный бой; он длится, но наконец англичанин побежден, повален и обезоружен. Герцог ланкастерский просит за него пощады, получает ее, но выгоняет побежденного из войска.
Жизнь Баярда столь же богата блестящими военными подвигами, как и жизнь Дюгескленя. Во время войн за Италию, Баярд взял в плен знатного и храброго испанского сеньора: дона Алонзо де Сото-Майора (don Alonzo de Soto-Mayor), родственника Гонзальва кордуанского, испанского полководца. Баярд препроводил пленника в замок Монервинь (Monervine), где был его гарнизон. Там он дал ему полную свободу, обязав его честным словом не покушаться на побег до уплаты тысячи червонцев выкупа. Хотя Баярд оказывал пленнику величайшее внимание, однако испанец употребил во зло данную ему свободу: он подкупил одного из гарнизонных воинов и после пятнадцатидневного плена бежал с ним в город Андр, занятый испанским войском. Баярд узнал о побеге вовремя, так что Алонзо, не успев добежать до своих, был схвачен и возвращен посланными в погоню за ним французскими всадниками. Тогда Баярд, высказав свое негодование за недостаток доверия к нему и не полагаясь больше на честное слово пленника, заключил его в одной из башен замка, где однако обращались с ним г подобающей предупредительностью.
Через несколько дней явился трубач в сопровождении служителя Алонзо с условленным выкупом. Баярд раздал выкуп гарнизону и возвратил Сото-Майору свободу. По прибытии к своим испанец стал жаловаться на дурное обращение французского рыцаря, желая этим оправдать свое покушение на побег. Когда такие слухи дошли до Баярда, тот, раздосадованный нечестностью того, кому оказано было с его стороны постоянное внимание, тотчас написал ему, что если он не отречется от сказанного, то он, Баярд, принудит его в пешем или конном бою сознаться в клевете. Алонзо гордо отвечал, что он никогда не отречется от сказанного и что никто, даже Баярд, не принудит его к этому; что, наконец, он принимает вызов и готов через пятнадцать дней выйти на поединок там, где будет назначено. Баярд, хотя и страдал лихорадкой, по пришел в восторг от решимости Алонзо и поспешил испросить у полководца согласие на поединок. Согласие было дано без затруднений.
Когда назначили день поединка, Алонзо просил французского рыцаря принять вызов на себя, а ему предоставить права вызванного, т.е. право выбрать оружие и род поединка. Баярд согласился на требование испанца, говоря:
- Что мне за дело, буду ли я вызывающим или вызванным в честной распре?
Став хозяином поединка, Алонзо, знавший, что Баярд силен в бою на коне, решил биться пешим, в полном вооружении.
В назначенный день Баярд со своим свидетелем Беллабром и сопровождаемый многими сеньорами, отправился на место битвы. Скоро прибыл туда и Алонзо с равным числом испанских дворян. Он тотчас послал Баярду для выбора два меча и два кинжала. Баярд не долго выбирал: он взял то, что ему попалось под руку. Потом, когда соблюдены были все обычные в подобных случаях обряды, оба противника, присягнув по обыкновению, вышли на поле поединка с противоположных сторон. У Баярда свидетелем был Беллабр, а судьей поля - Ла Палисс; у Алонзо - свидетелем дон Кигонез, судьей - дон Атанез. Баярд, вступив на поле боя, помолился, поцеловал землю, встал, перекрестился и пошел к сопернику твердым и спокойным шагом, как будто шел на праздник. Алонзо приблизился столь же неустрашимо.
- Рыцарь Баярд,- сказал он,- чего ты хочешь от меня?
- Я хочу, дон Алонзо де Сото-Маиор, защищать свою честь, которую ты оскорбил неправедно и злобно.
Тут они стремительно бросились друг на друга. Баярд сразу же ранил соперника в лицо, но эта не опасная рана только удвоила свирепость Алонзо, который в данное время был сильнее Баярда, изнуренного лихорадкой; он старался напасть с боку, чтобы схватить противника за туловище, но Баярд следил за всеми движениями и ловко отражал все удары. Бой длился с равным успехом для обоих. Зрители дрожали от волнения и молились, каждый за своего рыцаря: французы боялись, что Баярд по случаю болезни не выдержит продолжительной борьбы; испанцы хотя и уверены были в силе и ловкости Алонзо, но предпочли бы поединок его со всяким другим рыцарем, лишь бы не с тем, непобедимость которого была столько раз доказана. Наконец, испытав друг против друга все увертки, всю ловкость, Баярд выбрал мгновение, когда испанец на него замахнулся, и с быстротой молнии нанес ему концом меча такой сильный удар в шею, что латный нагрудник, несмотря на свою доброту, раскололся: соперник Баярда получил несколько ран. Увидев свою кровь, испанец становится еще яростнее, еще страшнее; он употребляет неслыханные усилия, чтобы схватить соперника в охапку и уронить его своей тяжестью, но Баярд ловко уворачивается от роковых для него объятий,. пока не замечает, что Алонзо обессилен потерей крови. Тогда он бросается на него, обхватывает и с такой силой сжимает, что оба падают и бьются еще некоторое время лежа. Наконец Баярд наносит Алонзо сильный удар кинжалом и кричит:
- Сдавайся, дон Алонзо, или умрешь!
Несчастный испанец на этот возглас не отвечает, потому что он уже мертв. Дон Кигонез, его свидетель, заметив это, говорит Баярду:
- Рыцарь Баярд, что вы его спрашиваете? Разве вы не видите, что он мертв?
Баярд желал бы пожертвовать всем, чтобы только победить, а не убить; он искренно жалел, но было уже слишком поздно.
Принеся благодарственные мольбы за победу, Баярд три раза поцеловал землю, отдал труп Алонзо его свидетелю и сказал:
- Сеньор Диего, труп этот принадлежит по военным законам мне, но я передаю его вам и искренно жалею, что не передаю его живым.
Удрученные испанцы унесли труп, а французы провожали победителя в замок с военной музыкой и восторженными кликами.
После этого происшествия перемирие между французской и испанской армиями продолжалось два месяца. Испанцы не могли утешиться по Сото-Майору и горели желанием отомстить. Во время перемирия офицеры враждебных сторон часто сходились на прогулках. Однажды группа испанцев в тринадцать человек была около Монервиня, откуда Баярд со своим другом Орозом (Oroze) выходил на прогулку. Враги поздоровались и заговорили. Один испанец, Диего де Бизанья (Diego de Bisagna), сотоварищ Сото-Майора, не простивший его смерти, начал так:
- Господа французы, перемирие продолжается только восемь дней, а уже оно нам надоело; не знаю, надоело ли оно вам, но если это так, то мы могли бы в продолжение его сразиться, человек десять против десяти, двадцать против двадцати, более или менее, но только в равном числе. Со своей стороны я нашел бы товарищей, но с условием, что побежденные остаются пленниками победителей.
Друзья, улыбнувшись, переглянулись, и Баярд поспешил ответить испанцу:
- Мы, товарищ мой и я, с большим удовольствием принимаем ваше предложение. Вас всего тринадцать, обещайте нам явиться через неделю в Трани (Trani); нас будет столько же, и тогда мы увидим, за кем останется победа.
Испанцы дали слово и все разошлись.
Друзья, возвратись в Монервинь, рассказали своим товарищам о встрече с испанцами и о назначенном поединке. Каждый изъявлял желание в нем участвовать, но выбрали, наконец, тринадцать. Два маленьких враждебных отряда в назначенный день явились на условленное место в сопровождении значительного числа друзей и толпы любопытных. Тотчас же были установлены условия боя: определили границы поля битвы, положено было, что переступивший границы становится пленником и не может уже в тот день вступать в борьбу; решено было, что выбитый из седла не может участвовать в бою; наконец, положено было, что если наступит ночь, а победа никем не будет одержана и останется только по одному бойцу, то битва будет считаться конченой и каждый удалится и уведет своих товарищей.
Когда обо всем условились, то обе стороны с копьями в упор храбро устремились друг на друга. Мы уже видели, что одним из основных законов рыцарства установлено было не направлять копий против коней. Испанцы, условясь, что спешившийся рыцарь не может уже участвовать в бою, старались ранить коней, и при первой стычке ранили их одиннадцать, так что только Баярд и Ороз остались на конях. Эта военная хитрость - абсолютное нарушение условий - однако не удалась изобретателям; их кони никак не хотели перескакивать через трупы коней противника, несмотря на постоянное пришпоривание и другие усилия. Баярду и его другу, оставшимся вдвоем, пришлось выдержать неравный бой. Они, ловко пользуясь малейшими благоприятными моментами, нападали на противников, а когда те, все разом, бросались на них, два француза укрывались за конскими трупами. Многие испанцы были жестоко ранены, а еще большее число обезоружены, и хотя их было тринадцать против двух, однако они никак не могли попасть на сторону французов, выдерживавших эту неравную борьбy более четырех часов, пока ночь не принудила противников разойтись. Никто не был победителем, но честь дня осталась за двумя французами, сумевшими гак долго противостоять своим соперникам.
Эта же самая война была ознаменована блистательнейшим военным подвигом, сохранившимся в истории; одного его достаточно было бы, чтобы обессмертить рыцаря без страха и упрека.
В 1503 году испанское войско стояло лагерем на левом берегу Гарильяна, а французское занимало противоположный берег. Недостаток фуража во французском лагере принудил кавалерию, составлявшую значительную часть войска, удалиться и большими огрядами добывать фураж. Гонзальв кордуанский, уведомленный шпионами, переправляется через реку по построенному им без ведома французов мосту и, атакуя их в другом месте, чтобы отвлечь внимание, с остальным войском идет вперед, думая их окружить. Только быстрое отступление могло спасти французскую армию. Полководец ее велел отступать. Отступление, прикрываемое многими отрядами, составлявшими арьергард, в котором был и Баярд с пятнадцатью храбрецами, совершилось в полном порядке. Они прикрывали движение армии, несмотря на то, что легкая испанская кавалерия беспрестанно ее беспокоила, чтобы замедлить отступление и дать Гонзальву возможность ее нагнать.[1] Вдруг Баярд видит, что отряд испанской кавалерии, человек в двести, занял высоты для того, чтобы напасть на французскую пехоту, что отряд этот направляется к узкому мосту, которым пехота могла выйти на равнину. Если бы их движение не встретило препятствий, французская армия погибла бы. Баярд понял всю величину опасности, и не теряя времени на уведомление французского полководца, бросился к мосту с одним только оруженосцем. Завидев неприятельскую колонну, он вскричал оруженосцу:
- Бегите, бегите за помощью, пока я буду драться с ними!
Между тем, как оруженосец исполняет приказ, Баярд, с копьем на вынос, занимает мост. Испанцы, видя только одного воина, не думают, что он хочет серьезно оспаривать проход и продолжают движение, посмеиваясь над удальством или глупостью такого противника. Но Баярд бросается на них с яростью и от первых его ударов четыре всадника опрокинуто и двое из них падают в реку. Разъяренные утратой товарищей и стыдом, что они остановлены одним воином, испанцы бешено атакуют его. Он же, с мечем в руках, выдерживает их напор так, что наносимые им удары заставляют врагов думать, что они имеют дело не с человеком, а с существом сверхъестественным. Конечно, такой бой не мог быть продолжителен и изнуренные силы Баярда изменили бы его мужеству. К счастью, он держался столько времени, что оруженосец успел привести к нему на помощь сто воинов, которые отняли у испанцев всякую надежду перейти мост.
Из всех частных битв, происходивших по всем правилам рыцарства, знаменитейшей была, бесспорно, битва тридцати (Combat de Trente). Она происходила в Бретани между тридцатью бретонскими рыцарями и оруженосцами и таким же числом англичан.
Во время междоусобной войны, опустошавшей Бретань в XIV столетии, Жан Бомануар (Jean de Beaumanoir), друг и товарищ Дюгескленя, принял вместе с ним сторону Карла Блуа против Жана Монфора (Jean de Monfort). Обязанный защищать Жосселен (Josselin), рыцарь этот не мог смотреть равнодушно на то, что английский гарнизон Плоермеля (Ploermel), несмотря на заключенное перемирие, разбойничал. Бомануар отправился к коменданту Жаку Бембро и упрекал его в бесчестной войне (mauvaise guerre). Англичанин отвечал резко, так что разгорелась ссора. Результатом свидания было то, что назначили бой тридцати против тридцати (26 марта 1354 г.) между Плоермелем и Жосселеном.
По возвращении в Жосселен Бомануар объявил эту новость бретонским дворянам, составлявшим гарнизон. Каждый желал принять участие в этой экспедиции. Так как невозможно было удовлетворить всех, то он избрал девять рыцарей и двадцать одного оруженосца. Между ними отличались Тентеньяк (Tinteniас), Гюи Рошфор (Guy de Rochefort), Ив Шаррюель (Yves de Charruel), Жоффруа Буа (Geoffroi du Bois), Гильом Монтабань (Guillaume de Montaban), Ален Тентеньяк (Alain de Tinteniac), Тристан Пестивьен (Tristan de Pestivien), Жоффруа Рош (Geoffroi de la Roche), Меллон (Mellon), Пулляр (Poullart), Руссле (Rousselet), Бодга (Bodegat) и др.
Бембро не нашел в своем гарнизоне и тридцати англичан, на которых можно было бы положиться в столь важной для чести нации битве. Он выбрал только двадцать англичан, остальные были или немцы или бретонцы из партии графа Монфора. Главные английские рыцари были; Роберт Кноль (Robert Knole), Kpoкар (Croquart), Генрих Лескюален (Henri de Lescualen), Бильфор. (Billefort), Гюштон (Hucheton) и др.
Все рыцари явились для битвы, вооруженные с ног до головы. Их окружила толпа зрителей, собравшаяся посмотреть на этот кровавый турнир, В то время, когда уже пора было вступить в бой, Бембро стал колебаться. Он говорил, что это сражение незаконно, потому что не разрешено высшими властями. Бомануар отвечал, что уже слишком поздно расстраивать партию, столь удачно составленную, и терять прекрасный случай доказать - у кого красавица лучше (qui avait plus belle amie).
По сигналу обе группы так страшно схватились, что присутствующие пришли в ужас. Сражающиеся были построены в две линии: каждый лицом к лицу имел своего противника, оружие было разное, потому что выбор его предоставили произволу каждого. Бильфор дрался молотом (maillet) в двадцать пять фунтов, а Гюштон кривым обоюдоострым ножом (faucgard), и т. д. Перевес был сначала на стороне англичан, убивших Меллона и Пульяра. Пестивьен был ранен ударом молота, Русле и Бодга были сбиты с ног мушкелем и пленены, точно также, как и Шаррюель. Бомануар, раздраженный такой потерей, удвоил удары, а другие последовали его примеру, но англичане не уступали им ни в силе, ни в храбрости, так что обе стороны, изнуренные усталостью, разошлись по обоюдному согласию, чтобы передохнуть и освежиться.
Бомануар воспользовался этой передышкой для воодушевления своих.
- Если мы потеряли пятерых,-говорил он,- нам же больше славы, когда победим.
- Что до меня,- возразил Жоффруа де ла Рош,- я сражался бы мужественнее, если бы был рыцарем.
- Ты им будешь,- отвечал Бомануар, и тотчас дал ему лобзание (accolade), припомнив при этом, в виде поучения, великие деяния его предков, ознаменовавших себя в войнах на востоке с сарацинами.
После непродолжительного отдыха противники снова вступают в бой с прежним остервенением. Вдруг Бембро бросается на Бомануара, обхватывает его поперек и требует, чтобы он сдался, но в это самое время Ален де Карвале ударяет Бембро копьем в лицо и прокидывает его на землю; в тоже мгновение Жофруа дю Буа, заметив брешь в латах, пронзает его мечом насквозь. Смерть вождя поражает ужасом его рыцарей, только Крокар не теряется:
- Товарищи,- кричит он,- рассчитывайте на ваше мужество и победа за нами; стяните ряды, будьте стойки и деритесь, как я.
Англичане стягиваются, и бой становиться ужаснее прежнего.
Между тем трое пленных бретонцев, хотя и раненые, пользуются замешательством вследствие смерти Бембро; они убегают из плена и присоединяются к своим. Бомануар в это время ранен: задыхаясь, изнемогая от усталости, мучимый сильной жаждой, он просит пить. Жоффруа дю Буа, слыша это, кричит:
- Пей свою кровь и жажда пройдет!
Эти слова оживляют Бомануара, он снова вступает в бой и новыми усилиями старается одолеть врагов, но тщетно. Наконец, Гильом де Монтабань вскакивает на коня, хватает свое копье и делает вид, что хочет покинуть поле боя. Бомануар, видя это, кричит:
- Лукавый и злой оруженосец, куда ты? Зачем нас покидаешь? Опозоришь себя и потомство свое навсегда.
Монтабань, нисколько не горячась, возражает:
- Делай свое дело, Бомануар, а я уж сделаю свое.
Сказав это, он стремительно гонит своего коня на англичан, расстраивает их и, отступая и снова врезаясь, опрокидывает восьмерых. Бретонцы пользуются замешательством, проникают в ряды противника и производят страшное опустошение: большинство англичан убито; другие, в числе коих Кноль, Каверлей, Вильфор и Крокар захвачены в плен и отведены в замок Жосселен. Таким образом бретонцы одержали полную победу, благодаря, может быть, хитрости Монтабаня. Аржантре (Argentre) в своей Истории Бретани, замечает, что противники сражались пешие, исключая Монтабаня, но вероятно бой конному не был запрещен, потому что англичане не восставали против этого.[2]
Таков был исход знаменитой битвы тридцати; память о ней навсегда сохранится на полях Плоермеля, будет долго рассказываться седыми стариками по вечерам и долго еще будут биться бретонские сердца при воспоминании о славе и мужестве своих предков.